«По лечению лейкоза мы впереди планеты всей»
Свежий номер: 21 марта 2024 (4961)
тираж номера: 4050 экз.
Архив номеров
USD 77.17
EUR 77.17
Версия для слабовидящих
Электронная копия газеты Оформить подписку
16+
«По лечению лейкоза мы впереди планеты всей»


Как уже сообщали «ГИ», на прошлой неделе делегация Национального общества детских гематологов и онкологов проводила в Курске двухдневный семинар для медицинских сотрудников. Корреспонденту «ГИ» удалось взять эксклюзивное интервью о лечении острого лимфобластного лейкоза у ученого мировой величины, специалиста в области детской онкологии/гематологии, доктора медицинских наук, профессора, директора Института онкологии, радиологии и ядерной медицины НМИЦ ДГОИ имени Дмитрия Рогачева Александра КАРАЧУНСКОГО.    
– Александр Исаакович, ОЛЛ – острый лимфобластный лейкоз – самое распространенное онкологическое заболевание кроветворной системы у детей. На его долю приходится 3 из 4 случаев злокачественных опухолей на 100 тысяч детского населения в год. Скажите, способна ли медицина справиться с этим заболеванием?
– Могу со всей ответственностью заявить – мы эту болезнь сделали!
– Специалисты озвучивают цифру излечения лейкоза у детей – 80%, среди взрослых этот показатель значительно ниже...
– Моя  стратегическая задача: добиться излечения 95% острого лимфобластного лейкоза у детей и  80% – у подростков и молодых взрослых. Главная проблема России – летальность в начальный период, поскольку очень много детей поступает с тяжелыми формами инфекции.
– Причина заболевания?
– Судьба.
– Многие связывают лейкоз с радиацией...
– Радиация в малых дозах не имеет никакого отношения к увеличению числа онкологических заболеваний, за одним исключением –  рак щитовидной железы. Но здесь речь идет о достаточно сильных дозах облучения.
Острая лейкемия – не последствие радиации и не инфекционное заболевание: больной лейкозом абсолютно безопасен для окружающих. Болезнь нельзя назвать наследственной – «вины» родителей в том, что ребенок заболел, нет. Более того, у пациентов, перенесших лейкемию, рождаются здоровые дети.
В основе появления лейкемии лежат мутации генов, которые заложены природой для восстановления ДНК (репарации). Повреждение и патологические изменения ДНК  у людей происходят ежедневно под действием ультрафиолетового излучения, пищевых добавок, химических веществ,  обычных перепадов температур, магнитных полей, стрессов и других факторов, поэтому репарация – необходимая система самосохранения организма. У ребенка, особенно в периоды напряженного иммунитета, выше риск совпадения нескольких мутаций, чем у подростков и взрослых. И случается, что на каком-то мутационном витке образуется злокачественная клетка.  Шанс заполучить  лейкемию в этой  общедоступной «лотерее» – 1 случай на 25 тысяч детского населения.
– Если заглянуть в медицинскую энциклопедию, увидишь множество различных видов острого лейкоза. Чем отличается от них самая распространенная форма  – лимфобластный лейкоз?
– Лейкемия, или лейкоз –  это по сути  злокачественная опухоль костного мозга. Для острых (быстротекущих) лейкемий характерна неукротимая и неконтролируемая пролиферация, или размножение злокачественных незрелых (бластных) клеток. Их накопление мешает нормальному кроветворению, и костный мозг довольно быстро утрачивает свою функцию по производству клеток крови.
Классификация лейкозов основана на том, из каких именно типов бластных клеток развивается опухоль. При остром лимфобластном лейкозе – это лимфобласты, то есть несозревшие лимфоциты, при остром миелобластном лейкозе – предшественники гранулоцитов, при других видах   –  монобласты, мегакариобласты или эритробласты.
– Каковы симптомы ОЛЛ?
– Нарушен механизм кроветворения, соответственно нет нормального количества эритроцитов, а это – бледность, снижение аппетита, потеря веса, учащенное сердцебиение и другие признаки анемии. Нет нормального количества тромбоцитов, следовательно: мелкие кровоизлияния на коже и слизистых оболочках, кровотечения из десен, носовые и кишечные кровотечения. Нет лейкоцитов – значит, резко возрастает риск инфекций: появляется лихорадка, ангина, пневмонии. Из-за накопления бластных клеток увеличиваются шейные, подмышечные, паховые лимфоузлы, в некоторых случаях – печень и селезенка. Проявляются специфические симптомы интоксикации. Если болезнь не лечить, ребенок умрет в течение нескольких недель или месяцев.
– Сложился стереотип, что лечение лейкоза – это пересадка костного мозга...
– Сейчас трансплантацию костного мозга или стволовых клеток делают одному из десяти детей с лейкемией, включая случаи рецидивов.  Если же брать первичных больных, то трансплантация показана в 2-5% случаях.  Лейкозы в большинстве своем лечатся обычными препаратами-цитостатиками, известными медицине уже лет сорок. Это – винкристин, меркаптопурин, метотрексат, аспарагиназа. Применяются также стероидные гормоны. Вопрос лишь в правильном выборе дозировки и длительности лечения.
– Именно в этом заслуга института, который вы возглавляете?
– Мы мощно оптимизировали терапию острой лимфобластной лейкемии по сравнению с западными протоколами. В Европе выживаемость также превышает 90%, но цена лечения на порядок выше. Протокол «Москва-Берлин», названный так в честь нашей дружбы с клиникой Шарите в Берлине, предусматривает терапию со сниженной интенсивностью. Она основана на детальном анализе мирового опыта лечения лейкемий и выборе только тех терапевтических компонентов, эффективность которых доказана в больших мультицентровых контролируемых исследованиях.
Мы объединили в один проект 59 российских клиник, которые ежегодно регистрируют порядка 770 пациентов. С учетом Узбекистана, Киргизии, Армении и Беларуси  количество впервые  выявленного лейкоза достигает  900 случаев в год. Регистрация  пациента осуществляется в течение первых  3 суток после постановки диагноза в региональной клинике. Это позволяет нам оперативно в режиме on-line  вмешиваться в лечение детей с тяжелой клиникой, которая, как правило, связана с инфицированием.
За 27 лет в базе данных зарегистрирована и собрана информация о более чем 10 тыс. детей, из которых 8 тысяч нам удалось спасти. То есть наша научно-клиническая группа «Москва-Берлин» и наш центр детской гематологии и онкологии кое-что для страны сделали.
– 27  лет исследований – большая цифра...
– В мире заниматься лейкозом начали гораздо раньше. В 1948 году американский врач Фарбер, применив новый препарат – аминоптерин, впервые добился ремиссии острого лимфобластного лейкоза. Но ребенок быстро рецидивировал и умер. Потом разработали другой цитостатик – метотрексат, появились стероидные гормоны, в конце 50-х изобрели меркаптоптурин.  Лечение лейкозов в это время было хаотичным: применяли то одно, то другое лекарство.
Во второй половине 60-х годов США выделили грант на научные исследования лейкоза – это была  третья по величине сумма после расходов на оборону и на борьбу с раком. В рамках гранта  ученые из госпиталя Сент-Джуд  Пинкель, Симоне и Ауэр сделали первую программу тотальной терапии лейкоза, основанную на трех базовых принципах. Во-первых, ученые увидели, что комбинация двух препаратов – винкристина и преднизолона – выводит в ремиссию 90% детей. Они же ввели  длительную поддерживающую терапию цитостатиками, которая резко удлиняла продолжительность ремиссии. Но у двух третей детей при таком массированном лечении в дальнейшем появлялись признаки или рецидивы лейкемии в центральной нервной системе (нейролейкемия).  Ученые  решили не ждать развития осложнений и  добавили в терапию третий элемент – обязательную профилактику нейролейкемии, что фактически означало лечение скрытой болезни. Эта терапия, которую американские ученые назвали «тотальной»,  в начале 70-х впервые дала 50-процентный уровень выздоровления.
Затем немецкий ученый профессор Ганс-Йорк Рим из Западного Берлина еще больше усилил терапию и в сотрудничестве с коллегами из Франкфурта и Мюнстера добился 70% уровня выживаемости. Протокол БФМ (Берлин-Франкфурт-Мюнстер) стал золотым стандартом лечения лейкоза во всем мире.
В СССР в конце 80-х годов смертность от лейкоза составляла 85-90%.  Как только страна стала открытой для международного сотрудничества, мы попытались лечить больных по протоколу БФМ, но на российской почве он не давал европейских результатов. Дети погибали от дикой токсичности препаратов, выживаемость  не превышала 50%. И тогда возникла мысль, что надо создать свой собственный, оригинальный протокол, в основу которого легли бы только терапевтические компоненты с доказанной эффективностью. Многие немецкие профессора настаивали на неукоснительном выполнении именно их протокола. Со слов моего друга и соратника профессора Гюнтера Хенце, это был настоящий германский неоколониализм в медицине. Но мы стояли на своем и в 1991 году создали  протокол, который в пику приверженцам БФМ назвали «Москва-Берлин».
Сначала наша группа добилась уровня выздоровления в 65-70%, потом в 75%. Следующая оптимизация программы лечения ALL-MB 2008 дала почти 10-летний уровень 82% выживаемости. Сейчас мы достигли 90-процентной бессобытийной выживаемости в течении трех лет с момента начала лечения, а для большинства больных она составляет 93-94%. При идеальном выполнении протокола, наличии опытных врачей и эффективной борьбе с инфекциями добиться 95% выживаемости – вполне реальная вещь.
– Какие проблемы предстоит решить в лечении лейкозов?
– Остались  проблемы рецидивов и острой токсичности, которой нет в западных клиниках в силу их структуры, опыта медсестер и социализации общества. Там дети не поступают с такими тяжелыми формами инфекций, как у нас.  Не решена проблема поздних эффектов. Например,  асептические некрозы суставов. Это не смертельное, но инвалидизирующее осложнение наиболее часто проявляется у подростков. А что значит для 12-летней девочки, которая с 5 лет занималась балетом, расстаться с мечтой?  Подростковых суицидов никто не отменял.
В Германии асептические некрозы суставов достигают 25% всех осложнений, в США – 40%. По протоколу «Москва-Берлин» – не более 4%. То есть уже видно, что по некоторым поздним эффектам наша программа лечения «кладет на лопатки» любой западный протокол.
Кроме того, наша терапия очень дешевая. В Европе для распределения детей на группы риска используют сложные молекулярно-биологические анализы, стоимостью 2-2,5 тысячи евро для каждого ребенка. Мы определяем группу риска без этих технологий. Не используем или используем   в очень малых дозах многие токсичные препараты. Например, антрациклины – противоопухолевые антибиотики, для которых характерна кардиотоксичность. Только в крайних случаях мы применяем лучевую терапию, которая наносит большой вред организму, поэтому за 27 лет наблюдений  вторичные опухоли, прежде всего опухоли головного мозга, у нас  единичны  – меньше чем 0,1%.
– Как дорого обходится лечение лейкоза для семьи больного?
– Лечение любого онкологического заболевания для ребенка и его семьи в нашей стране бесплатно. Там, где бюджетных средств (или теперь ОМС, ВМП) не хватает, на помощь приходит  фонд «Подари жизнь», который оплачивает диагностику для российских детей с острой лейкемией и  проживание в Москве малообеспеченных родителей. Кроме того, работа нашей группы «Москва-Берлин» на протяжении этих 27 лет в принципе была бы невозможна без поддержки германской общественной и благотворительной организации «Kontakte-Контакты». Девиз ее бессменного лидера Эберхарда Радзувайта звучит так:  «Должен же быть хотя бы один немец, родившийся в 1941 году, который что-то хорошее сделал для России, так сильно пострадавшей от фашизма».
– Некоторые родители настаивают на лечении за рубежом...
– Необходимости нет. Мы сильно опережаем западные клиники по лечению острой лимфобластной лейкемии.
– С чем вы связываете будущее борьбы с лейкемией?
– С резким сокращением интенсивности химиотерапии и снижением ее токсичности.  Дети не должны умирать от инфекций, а лечение должно длиться не два года, а несколько месяцев.
  • Комментарии
Загрузка комментариев...