«Потец» и его «отец»
Слова про чувства – из произведения «Потец» Александра Введенского. Эта вещь – не то поэма, не то трагедия, не то мистическое откровение, словом, нечто ни на что не похожее. Мультфильм-экранизацию этого произведения лучше не смотреть на ночь. Удивительно, но сам автор был человеком далеко не мрачным, его же перу принадлежат и первая версия всемирно известного «Необыкновенного концерта» – кукольного шоу театра Сергея Образцова, и пересказы сказок братьев Гримм, украшавших книжную полку каждого советского ребенка. Родился Александр Иванович в 1904 году, отец был крупным банковским служащим, мать – светилом медицины. На духовное развитие Александра важное влияние оказали не они, а товарищи по гимназии, переименованной в единую трудовую школу, а ныне носящей имя знаменитого выпускника – академика Дмитрия Лихачева. Из школьных разговоров родилось «объединение реального искусства», или ОБЭРИУ, в котором, вообще-то, реализма было немного, зато без меры фантазии, словесной игры и озорства.
«Обэриуты» были близки футуристам, в том числе Казимиру Малевичу, жаждой найти новые слова и жанры для сложной эпохи, но в истории литературы остались, прежде всего, как соратники Самуила Маршака – основоположника детской отечественной литературы. Целое поколение детей 1930-х выросло на журналах «Чиж» и «Еж», где сотрудничали лучшие писатели и художники. В 1932 году юные подписчики и покупатели не нашли свежий номер «Ежа», официальная причина звучала, словно в известном фильме: «С бумагой в стране напряженка». Но беда была и в том, что редакция потеряла двух едва ли не самых ярких сотрудников – Даниила Хармса и Александра Введенского. Кто написал донос, точно не скажешь, но известно обвинение против Александра Ивановича: мол, на одной из дружеских встреч он то ли произнес тост в память Николая II, то ли исполнил бывший гимн Российской империи «Боже, царя храни». Когда пионеры зачитывались взрастившей будущих фронтовиков книжкой «П.В.О. К обороне будь готов!», ее автору органы госбезопасности тоже велели «быть готовым» – к отправке в Курск…
«Я по садику гуляю», – писал Даниил Хармс в одном из веселых детских стихотворений 1930-х. И никто из читателей не подозревал, что когда автор в действительности гулял по садику, на душе у него было тоскливо и тревожно. И происходило это не в Ленинграде, а за тысячу километров.
В отличие от друга, Александр Введенский переживал ссылку менее болезненно, он поступил корреспондентом в «Курскую правду». Критиковал недостатки в работе дрожжевого завода, того, что находился на Боевке и в самом деле загрязнял реку. Из Курска переехал в Харьков, тогдашнюю столицу Украинской ССР, продолжил писать для детей. Радуют даже названия его книжек: «Много зверей», «Бегать, прыгать», «О девочке Маше, о собаке Петушке и кошке Ниточке», «Первое мая и девочка Мая», «О рыбаке и судаке»… В 1941 году Александра Введенского вновь арестовали. С приближением фронта его повезли вглубь СССР в холодном «столыпинском» вагоне, он заболел и умер, когда поезд подходил к Казани…
«Адмиралъ» и Айболит
Крестной матерью Петра Введенского, сына поэта, была художница Елена Сафонова (1902-1980), еще одна временная обитательница курского дома №16. Ее судьба была еще богаче на разительные контрасты между временами завидного счастья и горьких разочарований.
Отец Сафоновой, Василий Ильич, известен всему миру: он был ректором Московской консерватории, при котором она обрела Большой концертный зал, возглавлял Нью-Йоркский филармонический оркестр, дирижировал знаменитейшими коллективами от Вены до Милана, дружил с Петром Чайковским и другими гениями музыки. Произведенный личным распоряжением Александра III через несколько ступеней в чин действительного статского советника, он был убежденным монархистом. За это в 1918 году новые власти не раз чинили над стариком фиктивный «расстрел». Во время одного из них он умер всерьез…
Имелась и еще одна причина для этих издевательств: дочь Василия Сафонова, Анна Тимирева, была гражданской женой адмирала Александра Колчака, одного из лидеров Белого движения. С ним она прошла весь трагический путь до самой казни «всероссийского правителя» в 1920 году в Иркутске. Как ни странно, дальнейшая участь Анны Васильевны была не столь уж и беспросветно-мрачной, она писала стихи памяти возлюбленного и даже снималась в «Войне и мире», когда потребовалась консультант по великосветским обычаям. И на всех этапах ее долгой жизни ее морально поддерживала сестра Елена, младшая из десяти детей в дружной семье выдающегося музыканта.
Окончив ВХУТЕМАС – первое советское высшее учебное заведение для художников (по классу живописи, у великого Кузьмы Петрова-Водкина), Елена Васильевна начала работать в книжной графике. Когда Корней Чуковский перевел с английского «Доктора Дулиттла» Хью Лофтинга и дал герою имя Айболит, перед художниками-иллюстраторами встал вопрос: каков он, персонаж, разговаривающий с животными? Поначалу в книжках представал британский джентльмен в цилиндре, потом явился хрестоматийный образ старичка с седой бородкой, вроде академика Ивана Павлова. Но Айболита Елены Сафоновой юные читатели 1920-1930-х полюбили особо: он был молод, улыбчив и безмерно обаятелен! Сам Корней Иванович писал: «Вы так чудесно пишете письма, что дико, почему Вы не сочиняете романов… Давайте напишем продолжение Айболитов вдвоем!.. 1 апреля я именинник. Сделайте старцу презент: приготовьте айболитные рисунки».
Иллюстрируя журналы «Чиж» и «Еж», художница подружилась с многими авторами, в том числе с обэриутами. Неудивительно, что доносчик Л., подслушивавший разговоры молодых вольнодумцев, не обошел вниманием и Елену Сафонову, которую незадолго до этого Введенский в шутку назначил своим «секретарем». Правда, по неподтвержденной информации, предатель приезжал к ней в Курск просить прощения, но был решительно выгнан.
Реабилитировали «политическую преступницу» лишь в 1958 году. Однако и в 30-х, в 40-х, с клеймом неблагонадежности художница работала ярко и помногу. Иллюстрации к книге Бориса Житкова «Что я видел» были признаны образцом в этой сложной профессии. Книга рассказывала едва ли не обо всем, с чем ребенок мог встретиться в повседневной жизни: о железной дороге, метрополитене, зоосаде, лесе, колхозе, детсаде… От иллюстратора здесь требовалось умение изобразить все на свете, которым Елена Васильевна обладала.
Художница бралась и за любую подработку: оформление павильонов ВСХВ (она же ВДНХ), дизайн игрушек, оформила десятки спектаклей в ведущих театрах Москвы. Наконец, в 1946-м предстала в необычном для себя статусе художника-постановщика детского фильма «Синегория», сочетавшего быль и сказку. Режиссером картины был ее друг – народный любимец Эраст Гарин. А еще взяла на воспитание осиротевшего племянника – сына сестры Ольги, умершей в блокадном Ленинграде. Позднее, в послевоенную пору, он вспоминал, как Елена Васильевна делала на продажу красивые бусы из… хлебного мякиша, «рецептом» поделилась после заключения и ссылок сестра Анна.
Талант «для мебели»
Пятым ссыльным жильцом дома №16 был Борис Эрбштейн – живописец, график, театральный художник. Он родился в 1901 году в Петербурге, мать была пианисткой, отец – врачом-ларингологом, консультировал студентов и преподавателей Петербургской консерватории. Борис знал десять языков. С 9 лет учился рисованию у дальнего родственника Исаака Бродского, будущего президента Академии художеств. Во ВХУТЕМАСе в классе все того же Кузьмы Петрова-Водкина прошел курсы мастерства сценических постановок у реформатора театра Всеволода Мейерхольда.
В кругу общения тех лет были Дмитрий Шостакович, Исаак Дунаевский, Эраст Гарин, Георгий Баланчивадзе (Джордж Баланчин). В 1932-м после ареста «за антисоветскую агитацию» и ссылки в Курск ему было запрещено на три года проживание в 12 городах. Вместе с Соломоном Гершовым работал над ответственным заданием – оформлением новой экспозиции музея; интересно, сохранились ли те работы?..
По специальности удалось устроиться только в Борисоглебске, где чуть ли не каждые две недели приходилось ставить новый спектакль, учитывая мизерное количество зрителей в городке. В 1936-м все же удалось вернуться в родной Ленинград. Он оформил в Кировском театре «Риголетто», в Малом оперном – «Жизель». И был вновь арестован, как и Даниил Хармс с Александром Введенским: нечего, мол, баловать свободой всяких… как их там?.. обэриутов.
Осужден на 5 лет лагерей. После 2 лет работы на спецстройке был переведен в живописный цех мебельной фабрики управления МВД заведующим цехом резьбы по дереву. Наверное, на этой работе Борису Эрбштейну было морально тяжелее, чем на изнуряющих стройках. Лишь после смерти Сталина, в 1953 году, благодаря протекции Дмитрия Шостаковича художник начал сотрудничать с музыкальными и драматическими театрами Казани, Горького, Куйбышева. В последнем из упомянутых городов его жизнь безвременно оборвалась в 1964-м.
Павел РЫЖКОВ.
- Комментарии
Загрузка комментариев...