На первом этаже нового корпуса дома-интерната находится отделение милосердия для лежачих больных. В каждой палате – по три-четыре человека, за которыми осуществляется круглосуточный уход. По словам персонала, больных кормят с ложечки, протирают тело, делают профилактику пролежней, меняют подгузники, раз в неделю, по средам, купают в ванной и меняют белье.
– Поговорка «Лечит врач, вылечивает ухаживающий» не совсем верна, поскольку и лечением, и уходом должны заниматься профессионалы, – по ходу экскурсии рассказывает мне сотрудница дома-интерната Светлана. – Уверяю вас, что условия для лежачих стариков в доме-интернате лучше, чем если бы они находились дома под присмотром наемной сиделки. Во-первых, у нее не всегда имеется медицинское образование, чтобы оказать больному экстренную помощь, во-вторых, нет гарантий, что, оставшись наедине с парализованным стариком, сиделка будет добросовестно исполнять обязанности, то есть вовремя его кормить (а не съедать пищу сама), умывать, обрабатывать кожу и так далее. А у нас эти процессы постоянно контролируются врачом, директором и родственниками.
Больных в отделении милосердия мы беспокоить не стали – вдруг застанем кого-то в неудобном положении, а со здоровыми и мобильными постояльцами пообщались вдоволь и даже в гости к некоторым заглянули.
Только единицам из обитателей интерната, в основном ветеранам войны и труда, посчастливилось стать обладателем отдельной комнаты, большинство живет по два-три человека на 15 квадратных метрах.
– Конфликтов не бывает? – спрашиваю в трехместной комнате.
– А что нам тут делить? – отвечают старики.
– Конечно, ссоры случаются. Одному нужен свежий воздух, и он открывает форточку, другому – по ногам дует. Кто-то плохо слышит и делает телевизор погромче, остальные не знают, куда бежать от децибелов. Не говоря уже о психологической совместимости. Но через некоторое время люди находят себе соседку или соседа по душе и поселяются вместе, как в общежитии, но для людей пожилого возраста, – поясняет моя проводница.
Пропускного пункта на территории интерната раньше не было. Проживающие в любое время могли погулять по городу, пройтись по магазинам, навестить родственников и знакомых. Сейчас, чтобы выйти за пределы интерната, старикам нужно разрешение врача, ведь он несет ответственность, если с ними что-то случится на улице. Те, кому здоровье не позволяет самостоятельно выбираться в город, обращаются за помощью к персоналу. Здесь ни у кого не получается исполнять только лишь должностные обязанности – по окончании рабочего дня, в свое личное время, сотрудники покупают пациентам лекарства и продукты, кладут деньги на телефоны, а санитарочек, которые работают сутки через трое, просят еще и «холодечику» сварить, и сальца засолить по-домашнему.
– Кстати, давайте зайдем к Нине Сергеевне. Она просила меня тонометр купить, который крепится на запястье. Я сначала взяла инструкцию – пусть посмотрит для верности, – предлагает Светлана.
Нина Сергеевна
Ей никто не даст ее семидесяти пяти. Под шестьдесят, не более. Привлекательное, добродушное лицо, модная стрижка от студентов-практикантов из парикмахерского училища.
Мы соглашаемся на предложение хозяйки выпить чаю. Она ловко перемещается на костылях и усаживается в кресло у стола. Мне показалось, что у Нины Сергеевны нет ног. На самом деле они маленькие, потому что перестали расти после перенесенного в трехлетнем возрасте полиомиелита.
– Паралич был очень сильный, – рассказывает о себе женщина, заваривая липовый чай и насыпая печенье в вазочку. – Мама говорила, что я стала, словно кукла, вырезанная из мягкого теста: голову не держала – она свешивалась, руки-ноги болтались, как тряпочки. Потом болезнь отступила, но одна рука и нога остались частично парализованными: чувствительность есть, а пошевелить ими не могу – не подчиняются.
– Комната Нины Сергеевны для наших сотрудников – исповедальня и кабинет психологической разгрузки. Что бы ни случилось дома или на работе, бежим к ней чаю попить и поплакаться. Она все впитывает как губка. Иной раз, правда, возмутится: «Девчата, похудею я от ваших горестей», – смеется Светлана.
У Нины Сергеевны уютно. На полочках теснятся шкатулочки и декоративные фигурки, стену украшает красно-бордовый ковер, подаренный одной из сотрудниц. В маленькой прихожей, над раковиной, набор тюбиков и пузыречков, как в домашней ванной. Неудобство планировки интерната в том, что ванные и туалеты находятся в общем коридоре, но наша собеседница легко добирается на инвалидной коляске до любого, самого отдаленного помещения.
Отдельная комната Нине Сергеевне выделена по медицинским показателям: для нее настоящая проблема – переодеться в присутствии постороннего человека. Удивительно, но на характере женщины ее физические недостатки никак не сказались: она не замкнулась, не отгородилась четырьмя стенами от людей – наоборот, идет им навстречу и старается помочь.
– На руках шелковую блузку так подошьет, что от фабричного шва не отличишь, а уж штопать, как она, никто не умеет. Инвалидность в каком-то смысле – преимущество: человек лишается множества соблазнов и максимально концентрируется на своем занятии, – говорит Светлана.
Мой взгляд упал на керамическую емкость, из которой хозяйка насыпала в заварочный чайник липовый цвет. Бежевая, с фиолетовыми настурциями на эмалевой поверхности, она была склеена из нескольких черепков. Зная, что 75% пенсии у проживающих удерживают на нужды интерната, спрашиваю:
– Наверное, на жизнь мало денег остается?
– Пять тысяч, на самое необходимое хватает, – удивляется вопросу Нина Сергеевна и, глянув, на емкость с чаем, догадывается. – Ах, вот вы о чем! Как же я с ней, калекой, расстанусь. Да и зачем? Хоть и собрана из кусочков, но такая же красивая и пользу приносит.
Нина Сергеевна находится в интернате 38 лет, почти половину жизни. До 35 жила дома – в деревне Слободка Беловского района. Там самостоятельно освоила швейное ремесло: скучно сидеть без дела, даже если ты инвалид I группы. Попросила подругу из Харькова, та выслала целую посылку с пособиями по кройке и шитью – самоучители, журналы мод. Заметив первые успехи дочери, родители купили швейную машинку. Кроме того, Нина работала надомницей на Суджанской коврово-ткацкой фабрике. Даже собственный рисунок для ковра придумала: сосновый бор под снежным покровом, свадебная тройка мчится по дороге, в расписных санях сидят жених с невестой и кучер на облучке. Домотканые шедевры шли нарасхват, и девушка успевала помимо фабричной нормы выполнять частные заказы.
Нине не нравился статус самоучки. Она закончила семь классов и мечтала о профессиональном образовании, но в Курское швейное училище ее наотрез отказывались брать. Помог случай. Когда она лежала в больнице, главный врач отделения, узнав, что пациентка – хорошая портниха, заказала ей костюм.
– Наверное, Бог есть. Сшила костюм, а он сел как влитой, – говорит Нина Сергеевна.
– Как это тебя в швейное училище не принимают? – не поверила врач, любуясь новым нарядом. – Помогу. Я работаю там по совместительству.
Директор училища не пошел навстречу, и доктору пришлось везти пациентку на ВТЭК, чтобы доказать, что ей этот труд не противопоказан. Но и официальная справка должного воздействия не возымела. Руководство училища настаивало на тестировании – сможет ли инвалид работать на промышленной электрической машине.
– Я таких сроду не видела. Мало того, что у них ножная педаль, так они еще и быстроходные. К ним привыкнуть надо. Конечно, эту проверку я не прошла. Зато потом все годы обучения была правой рукой директора, выполняла самые сложные заказы. Мне ведь 35 лет было, и до поступления я всю округу в селе одевала: и пальто, и брюки, и пиджаки шила, а в училище детей набирают, которые еще ничего не умеют, – говорит Нина Сергеевна.
Несмотря на признанное мастерство, не совсем обычная выпускница училища не смогла устроиться ни в одно курское ателье – до них добираться надо. Одна организация предложила общежитие недалеко от работы. Летом Нина Сергеевна еще могла на костылях преодолеть этот путь, а зимой, в гололед...
В конце концов директор училища договорился с домом-интернатом, и искусная швея переселилась в комнату, где проходило наше чаепитие.
– В мастерской мы шили шторы, постельное белье, скатерти для нужд интерната и одежду для проживающих. Выполняла и заказы сотрудников, столько сделала близняшек моделям платьев и блузок из журнала «Бурда»! – хвастает хозяйка.
Когда Нина Сергеевна заканчивала училище, умерла ее мама. Больной отец остаток жизни провел вместе с дочерью в интернате. Наша собеседница родителей вспоминает с теплом: добрые, заботливые, очень переживали за ее судьбу, и во многом благодаря им она сложилась счастливо. Девочка ведь до 16 лет не могла ходить. Ее спасательным кругом оказалась газетная статья о знаменитом хирурге Максиме Ивановиче Перестенко, земляке, выходце из Обоянского района.
В город Грозный, в госпиталь, где работал Перестенко, родители направили письмо с подробным изложением истории болезни дочери. И пришел ответ: «Привозите девочку на обследование». 1957 год. Послевоенное время. Нина целый год лежала в госпитале, где ей сделали сложные костные операции. Пробыв после выписки год дома, она вновь приехала в Грозный долечиваться. И ее поставили на костыли, она начала ходить.
– Максим Иванович говорил, что результаты могли быть лучше, но мы слишком поздно обратились, – рассказывает Нина Сергеевна.
Так было. Сельская девочка. Бесплатно. Без взяток.
P.S. К автобусной остановке меня провожала санитарка. Разговорились. Разведена. Вырастила дочь. Недавно похоронила маму, которая последние пять лет была прикована к постели. Ухаживала за ней дома.
– Почему? – интересуюсь у нее. – Сейчас многие, даже высокопоставленные люди, предпочитают, чтобы за парализованными родителями ухаживали в специализированных учреждениях. А вы, находясь на работе, могли бы и обслуживать, и присматривать за мамой.
Женщина пристально на меня посмотрела и, помня о том, что я из газеты, скупо ответила:
– Я своих родных в чужие руки никогда бы не отдала.
- Комментарии
Загрузка комментариев...
